Дорога. Бесконечная, бессмысленная.
Боль. Неутешная и нескончаемая.
Больше ничего не осталось в выжженной дотла душе. Разве что любовь и…воспоминания.
Часть первая.
Незатейливой работы большая корзина оказалась на пороге дома с утра пораньше. Антисса удивлённо и неприязненно скривилась – да и чего же было ей ожидать от судьбы-злодейки, впридачу к бессловесному мужу и троим вечно голодным детям?
Женщина зло выругалась и встряхнула корзинку. Изнутри послышался детский плач. Антисса секунду тупо таращилась на шевелящиеся пелёнки, потом выругалась уж вовсе площадно и вытащила плачущий комочек.
Новорождённая девочка. Удивительно маленькая и при этом совершенно белая – не от холода, от природы.
- Чья же, Марка, что ль, дурища, опять в подоле принесла, да подбросить решила? Ах, ты, нечисть! – последняя фраза относилась к ребёнку – девочка открыла глаза, непропорционально большие и чистейшего фиолетового цвета.
Первым, последним, единственным и заветным желанием Антиссы стало выбросить это чудовище в яму поглубже и придавить корзинкой. Женщина воровато огляделась и, крадучись, направилась к помойной яме.
- Стой!
Антисса вздрогнула. Обычно тихий муженёк не то, что голоса – глаз от земли на неё не поднимал, мямля несчастная, хоть и работящий.
Даэрон, тем временем, подошёл к жене,  вырвал у неё из рук захлёбывающегося плачем ребёнка и тут же начал неловко убаюкивать. Девочка как-то поняла, что её жизни в данный момент ничего не угрожает, и мгновенно заснула.
- Мы оставим её. И только попробуй ей навредить – убью. – Тихий, срывающийся голос мужа окончательно убедил Антиссу – он и вправду может убить. Она медленно пошла к дому, недовольно бурча себе под нос, Даэрон направился следом, по-прежнему машинально укачивая ребёнка.
- Ма, тут бумажка! – визгливый голос четырёхлетней Аполки – старшей дочери – разрезал тишину, как раскалённый нож – масло. Мать быстро подошла, взяла у неё лист плотной, лиловатой бумаги, повертела и отдала мужу – читать Антисса не умела.
Даэрон, одной рукой перехватив спящую девочку, другой принял письмо и принялся читать, с трудом разбирая слова:
«Приветствую вас, незнакомцы! Я, Лире-Туата-Мелодиа ДаХога, женщина народа Туата-де-Даннан, по обычаю своих предков, посылаю дочь, ставшую сиротой до рождения, на любой из порогов любого из миров. Письмо заколдовано, чтобы написанное в нём вы могли читать на своём языке.
Наш народ странен видом, мыслями и обычаями. Я вынуждена расстаться с дочерью, даже не нарекши ей имени, и прошу вас позаботиться о ней. Вряд ли вы сможете полюбить её, для этого вы слишком различны. Но обеспечьте её кровом и пищей, уделите краткое время её воспитанию, а когда она вырастет, то уйдёт сама, перестав быть вам обузой.
Моя дочь – наполовину человек, наполовину – существо, от человека весьма далёкое. Не удивляйтесь любым странностям, начиная от фиолетовых глаз и кончая…чем угодно.
Я не могу предложить вам ничего взамен вашим заботам, только хочу заранее поблагодарить вас, если вы согласитесь и не утопите ребёнка в ближайшей яме. Несмотря на вынужденный отказ от дочери, мне будет невыносимо больно, если её жизнь так быстро и горько оборвётся.
Да снизойдёт на вас благословение Морриган, Бадб и Махи.
Леди Лире-Туата-Мелодиа ДаХога, Земной мир, остров Эрин, сид ДаХога.»
Даэрон закончил читать письмо и долгим взглядом посмотрел на жену.
- Она попросила. И мы не можем отказать. И это не обсуждается!
Антисса злобно на него посмотрела и пошла в дом.
Жизнь шла своим чередом. Аполка, Злат и Марий вместе с так и оставшейся безымянной маленькой девочкой год от года росли. С бессильной завистью Антисса наблюдала как «Найдёнка» становится всё красивее. Уже в три года было видно редкую красавицу, хотя от этой красоты с непривычки было страшно – огромные, на пол-лица фиолетовые глаза, серебряные толстые косы, бледное личико, хрустальный голосок…и необычайно маленький рост и почти невероятная худоба. Несмотря на всю злость, голодом Антисса свою «Найдёнку» не морила, но толку не было – девочка напоминала скелет. Домашней работы на неё наваливали выше головы, остальные дети – не только Аполка с братцами – дразнили её и даже били. Единственным заступником девочки так и остался Даэрон, но с тем случилось несчастье – упавшее с крыши недостроенного дома бревно сломало ему плечо и рука так и не срослась как следует. Искалеченный мужчина стал ещё более молчалив и мрачен, с трудом выполнял привычную крестьянскую работу и всё чаще выпивал. Антисса злилась, срывала злость на детях, а те – на «Найдёнке». Забитая девочка совсем перестала говорить, даже кивала с трудом, сжимаясь и пытаясь казаться ещё меньше.
Просвета было не видно – с утра до вечера мой посуду, выноси помои, мети пол. Молча и торопливо съедай свою тарелку супа, на ночь уходи спать в сени. Донашивай старые платья за Аполкой, обрывая подол, чтобы не запутаться. И прячься, прячься от всех – сверстников, мачехи… Можешь присесть к Даэрону, но трезвым он тебя и вовсе не заметит, а пьяным разве что по голове погладит. И так – изо дня в день.
Пока не исполнилось семь лет, и тебя не отправили в школу.
Вообще-то, Антисса этого не одобряла. Дескать, Аполка прожила без этой школы, и «Найдёнка» проживёт. Да и зачем это ей, не барыня, писем не пришлют, а кур считать и неучёная сумеет. Пришлось Даэрону второй раз в жизни осадить жену. Причём та настолько прониклась, что даже купила на ярмарке все нужные книги, бумагу и грифели не только для Мария, но и для «Найдёнки». И платье ей подшила. И даже – о чудо! – новую ленточку дала.
Школа находилась прямо в деревне. Очень хорошая школа, куда сходились со всех окрестных деревень. Учили там целых семь лет, а учителей было пятеро – Всеобщего языка, математики, основ иностранных языков, естественных наук и музыки.
«Найдёнка», внутренне сжавшись, плелась следом за Марием. Она была уверена – из школы её выгонят в тот же день, а дома ещё и отругают. И отберут единственную ленточку, очень красивую. Фиолетовую.
На деле оказалась всё не так страшно. На Всеобщем – писали в тетради палочки, на математике учили числа до пяти, на иностранных – выучили, как будет по-эльфийски «да», «нет», «спасибо» и «пожалуйста», на естественных науках рассматривали цветок и слушали рассказ о Минас-Тирите, а на музыке…
Учитель-музыкант в прошлом был бродячим менестрелем. Устав от вольной и голодной жизни, он предпочёл ей оседлую и полуголодную, женился и весело взялся прививать юным душам чувство прекрасного.
На первом уроке он решил проверить музыкальные способности своих учеников и велел им подходить по очереди. «Найдёнка», разумеется, оказалась последней.
Учитель уселся за старые клавикорды и сыграл первые строчки известной народной песенки. Первый, второй и последующие ученики пытались эти строчки пропеть. Бывший менестрель всё более морщился, наконец, черёд дошёл до «Найдёнки». Та испугалась, но, несмотря на своё разочарование, учитель нашёл в себе силы ободряюще улыбнуться ей и сыграл вступление.
И тут…в душе «Найдёнки» словно что-то освободилось, словно соловей из клетки. Впервые в жизни стало ей легко и спокойно, и она запела:
«Ворон чёрный, ты не каркай
И бедою не пугай
Лучше среди сечи жаркой
Победить мне помогай

Эй ворон, вейся ворон,
Над дубравой, над рекой
Эй, ворон, вейся ворон
Как ни каркай, я – не твой…»

Песня лилась ровной рекой, мимо застывших в недоумении учеников, мимо учителя, с горящим взглядом, мимо всё быстрее играющих клавикордов…
А потом всё закончилось и «Найдёнка», замолкла, испуганно глядя на учителя. Тот медленно обернулся, на лице его блуждала улыбка, присущая только людям творческим,  исключительно в минуту сильнейшего и прекрасного впечатления. Так улыбаются те, кто увидел Рай.
- Это…это было прекрасно. Девочка, у тебя настоящий талант, я договорюсь с твоими родителями о дополнительных занятиях и не возьму за это ни копейки – такой талант нельзя бросать, его непременно нужно развить…Как тебя зовут?
- Ни…никак…
Учитель удивлённо вскинул брови:
- Но родители тебя как-то должны звать?
- «Найдёнка». Не знаю, почему…
Учитель нахмурился и потом вдруг снова улыбнулся:
- Так не годится. У каждого человека должно быть имя, а не прозвище. Пускай тебя будут звать…Симфония, это такая долгая-долгая музыка, которую играют много-много разных клавикордов, лютен, мандолин и других инструментов. Нравится?
Симфония, едва ли не впервые в жизни, улыбнулась:
- Симфония. Ония…
Дома снова стоял крик. Антисса, нимало не стесняясь, кричала учителю, что её «Найденке» никаких занятий и даром не нужно, пусть работает и помалкивает. В свою очередь, учитель, тоже начиная закипать, доказывал, что таланты губить нельзя, а у девочки талант, в отличие от имени, имелся.
Неизвестно, до чего бы доспорили эти двое, если бы в дверях не показался Даэрон и в третий раз в жизни не осадил жену:
- Пусть учится. И имя ей пора бы дать человеческое. Симфония – красиво и со смыслом, пусть будет.
Учитель, довольный, вежливо откланялся и, улыбнувшись на прощание свежеиспечённой ученице, покинул «гостеприимный» дом. Антисса принялась визжать уже на мужа, тот хмуро огрызался, и этому не было видно конца. Ония тихо доделала домашнее задание и легла спать, свернувшись калачиком.
Дальнейшее существование, если и не стало райским, то, по меньшей мере, было вполне сносным. Работа по дому уменьшилась вдвое, учёба давалась легко, а дополнительные занятия по музыке и вовсе были светом в окошке. Сначала Симфония училась только пению, потом учитель понемногу стал учить её нотной грамоте и игре на клавикордах. Ученица, к его радости, была прилежна, внимательна и быстро схватывала науку.
Несколько лет пролетели незаметно. Вот уже начали проходить историю, алгебру с геометрией и серьёзно занялись языками, а Симфония с лёгкостью играла огромные и сложные упражнения, пьесы и мелодии. Несколько раз учитель и ученица выступали на деревенских праздниках и всякий раз им восторженно аплодировали.
К двенадцати годам Ония едва доросла до пяти футов и четырёх дюймов, судя по всему, на этой отметке её рост и должен был остановиться. Фигурка была на редкость хрупкой, с осиной талией, узкими бёдрами и едва заметной грудью. Сверстницы вовсю цвели и начинали заглядываться на мальчишек, но для Симфонии противоположного пола будто и не существовало. Она по-прежнему была одной из лучших учениц, по-прежнему занималась музыкой и выполняла работу по дому. Всё тихо, незаметно и молча. Вообще, она очень мало говорила, и чем меньше говорила, тем больше думала.
У Онии не было книг о любви отважных рыцарей к прекрасным дамам, но уж баллад об этом она переслушала и перепела великое множество. От древних, про Берена с Лучиэнь или Турина с Ниэнор (хотя последняя не вдохновляла) до совсем новых, сочинявшихся на ходу, по неясным слухам. Симфония поначалу и сама пыталась сочинять, но поняла – для того, чтобы писать о любви, нужно её испытать.
И тогда она страстно захотела полюбить. И не кого-то, и не абы как, а чтобы было, как в балладе, пусть самой плохонькой и не самой счастливой, но чтобы там был какой-нибудь Прекрасный Принц или хотя бы Отважный Рыцарь. И то, что он дворянин, а она всего лишь крестьянская девчонка, ничего не меняет – и про такую любовь баллады сочиняли, правда, не самые беспечальные.
Взгляд девочки день ото дня становился всё мечтательнее и туманнее. К счастью, её мечты на уроках фатально не сказались, а на музыкальных занятиях проявились лишь в том, что она выбирала для исполнения исключительно любовные баллады. Учитель не препятствовал, многозначительно улыбаясь.
Свадьба Аполки, вышедшей замуж за кузнеца из соседней деревни, прошла для Онии почти незамеченной. НЕ ТАКОЙ любви она хотела всей душой, не ленивой семейной ругани и безразличной привычки друг к другу. К двенадцати годам уже надлежало присматривать девочкам женихов, и Антисса, к своей досаде, не находила никого, кому можно было сбыть с рук Симфонию. Все окрестные юноши, даже самые наглые, как-то робели перед её красотой, казалось, что это не девочка, а живая богиня. Такой красотой не хотелось владеть, ей хотелось поклоняться.
Школьный выпускной праздник отдавал грустью. С умением правильно и красиво писать на Всеобщем языке, со смутным представлением о других языках, с умением считать до тысячи, со знаниями географии и истории покидали её уже почти взрослые ученики. На прощальном концерте Ония играла с учителем в четыре руки на клавикордах и пела. В этот день ей было грустно и она, среди баллад и народных песен незаметно пропела «Реквием». Творение неизвестного мастера, неведомо как попавшееся ей на глаза, оно до слёз растрогало её.
При пении «Реквиема» ей вдруг почудилось, что она поёт это…по всем, кто здесь сидел. По Даэрону, по Антиссе, по Злату с Марием, по учителям…Отогнав глупые мысли и стараясь не связывать их с тревожными слухами о Мордоре, она пела, пела весь вечер, потом все ученики получили аттестаты и начали расходиться по домам.
По дороге домой, глядя на свой аттестат с исключительно высшими баллами, Симфония неожиданно спросила шедшего рядом Даэрона:
- Почему…почему в детстве меня называли «Найдёнкой»?
Тот некоторое время молчал, потом негромко ответил:
- Четырнадцать лет назад, утром, Антисса обнаружила на пороге корзину, в которой лежала новорождённая девочка. При виде фиолетовых глаз Антисса решила, что перед ней нечисть и задумала утопить найдёныша. Я запретил ей, тут же Аполка нашла в корзине письмо. Женщина, по имени Лире-Туата-Мелодиа ДаХога из Земного мира писала, что по закону своих предков не может оставить свою дочь у себя, ибо та родилась после смерти отца. Она просила позаботиться о девочке, предупреждая, что та лишь наполовину человек и прося не удивляться странностям. Антисса не хотела, но я приказал ей оставить ребёнка. Этим ребёнком была ты, Симфония.
Ония неподвижно смотрела перед собой и долго молчала, потом спросила сдавленным голосом:
- Ты сохранил письмо?
- Нет. Я сжёг его. Прости.
- Ничего.
До самого дома они хранили молчание. Дома Симфония тут же улеглась на свою постель и отвернулась к стене.
Разбудили её крики и грохот. Несколько секунд Ония молча сидела на кровати и оглядывалась, потом заметила в окошке рыжие отблески.
- Спасите, убивают! – крик Антиссы резанул по ушам, в следующее мгновение раздался грохот и звон разбитого стекла. Девушка вскочила, благо она была одета, и распахнула дверь в дом.
Вся семья пятилась к стене – бледные, встрёпанные, полуодетые. На них надвигались трое крупных волков. Слишком крупных для обычных зверей и с красными глазами.
Заслышав скрип двери, Даэрон обернулся. Секунду он просто смотрел в глаза Симфонии, потом прошептал:
- Оборотни…Беги… - и он, безоружный, шагнул навстречу зверям, отвлекая их внимание, выигрывая драгоценные для Онии секунды.
Та, убегая, ещё успела услышать предсмертные крики, но не обернулась, шестым чувством осознавая – им уже не помочь, а она ещё может спастись.
Запоры быстро слетели с двери, и та распахнулась. Деревня представляла собою ужасное зрелище – повсюду кровь, горящие дома, трупы жителей, хорошо, хоть не обглоданные – вопреки селянским байкам, человечины оборотни не ели, только пили кровь.
Девушка, крадучись, огородами пробиралась к околице, лихорадочно вспоминая то, что слышала об оборотнях на уроке естественных наук. Обычно с ними можно было поладить, но в полнолуние в общем-то мирные и не чрезмерно жестокие существа превращались в жаждущих крови тварей. В обоих обличьях у них красные глаза, по ним и можно опознать. Ещё клыки у них и в человечьем обличье длиннее обычных, но не станешь же каждому встречному в рот лезть.
Мимо пробегали несколько оборотней и Симфония почла за лучшее спрятаться в старом сарае на окраине деревни. Туда вряд ли кто-то заглянет, добычи им должно хватить в поселении.
В сарае нашлась даже охапка сена, можно было довольно удобно усесться. Мимо то и дело проносились волки, то догоняя очередную жертву, то разыскивая, то поджигая дома – это делалось уже в человеческом обличье. Беда пока миновала, и Ония даже немного успокоилась, дрожь, бившая её после гибели семьи, потихоньку унималась. Девушка изредка подглядывала в щёлку на пробегавших мимо врагов и терпеливо ждала, пока оборотни уберутся.
Огромный чёрный волк, с рычанием показавшийся в дверном проёме, оказался для Симфонии полной неожиданностью. Тем временем он как-то странно сжался, фигуру зверя окутала какая-то странная дымка…и с земли поднялся уже человек – черноволосый мужчина лет тридцати, со злыми бордовыми глазами и пакостной ухмылкой на лице.
Девушка попыталась отодвинуться, но упёрлась спиной в стенку. Черноволосый, тем временем, приблизился вплотную и наклонился над Онией.
- Какая чудная девочка…ммм… Красавица, и запах… - хрипловатый голос откровенно пугал. Тем временем, оборотень наклонился ещё ниже, с силой схватил Симфонию за плечо и впился клыками в горло.
Девушка закричала от боли и ужаса. Кровь мужчина не пил, что было странно и страшно – чего ещё оборотню могло понадобиться от неё?
Догадка не замедлила подтвердиться. Черноволосый разжал клыки и поднял голову. В глазах горел непонятный огонь, и Онии подумалось, что лучше бы этот странный оборотень выпил её кровь, чем…
Она не смогла бы сопротивляться при всём желании – он был намного сильнее её. Рвануть на ней платье, повалить отчаянно кричащую девушку наземь – дело нескольких секунд, но дальнейшему помешал то ли посланник Высших Сил, то ли…
- Энтони, отпусти её! Не мучь девчонку, кому говорю! – довольно высокий, немножко хрипловатый голос, вероятно, принадлежал юноше на пару лет постарше самой Симфонии. Несостоявшийся насильник резко обернулся и вскочил.
Действительно, посланнику Провидения было лет шестнадцать. Он оказался черноволосым и болезненно бледным, с огромными голубыми глазами, сверкавшими лихорадочным и злым блеском. Одет парень был в какие-то лохмотья, за спиной болтался короткий меч. Который, судя по злобному рычанию Энтони, заступнику вскоре придётся обнажить.
- Не указывай мне, что и когда мне делать, чужак! Тебя приняли в стаю, но никто, включая Джулию и меня, тебе не доверяет. Пошёл вон!
Голубоглазый, вопреки всем законам, оказавшийся оборотнем, только усмехнулся:
- Чхал, кашлял и сплёвывал я на ваше доверие. Не пойду. Может, я и бессовестное отродье тьмы, но есть вещи, которых даже отродья тьмы не выносят.
Вместо ответа Энтони прыгнул, на лету превращаясь в волка. Ония закусила губу – её заступник по сравнению с противником выглядел куда хрупче, да и меч обнажить не успевал.
Оказалось – и не собирался. Лениво отклонился, и Энтони пролетел мимо цели. Голубоглазый недобро усмехнулся и с пальцев его слетел пучок искр. Так, он ещё и маг…
Поединок кипел с переменным успехом. Откуда-то выскочил третий волк, рыжий и попытался отвлечь Энтони, но благополучно улетел в курятник, проломив стенку. На этом Энтони как-то резко успокоился, обернулся к противнику:
- Что-то мы переборщили малость. Ладно, плевать на девчонку, не больно-то и хотелось мне её…того…
Противники вежливо кивнули друг другу и разошлись. Энтони отправился восвояси, а голубоглазый парень подошёл к Симфонии. Та отодвинулась, всё ещё не придя в себя.
- С тобой всё в порядке? – заступник, как мог, смягчил интонацию, даже улыбнуться попытался, но вместо улыбки получилось нечто среднее между нервным тиком и ухмылкой.
- Оборотень…отойди, убийца! – наконец, выдавила из себя девушка.
Парень отшатнулся, словно ему дали пощёчину. Секунду в его глазах виднелась обида и боль, но тут же к нему вернулись его сарказм и наглость.
- Спасаешь таких, спасаешь, и вот она – благодарность. Сказать Энтони, что ты передумала и желаешь оказаться жертвой насилия?
Жертвой насилия Ония становиться не хотела – боли и ужаса и без того было через край. Шею на месте укуса словно сжали раскалёнными щипцами, сердце колотилось, как бешеное, болела голова.
- Нет…Зачем вы вообще пришли! – Плакать в присутствии пусть и проявившего доброту, но врага Симфония вовсе не собиралась, но слёзы против воли потекли по щекам. Оборотень снова растерялся и молча глядел на девушку.
- Что тут у вас происходит? – раздался новый голос, и в сарай вошла молодая черноволосая женщина, на ходу вытиравшая рукой окровавленные губы. Ония только сейчас вспомнила, что её платье порвано и спешно сжала рукой ткань, закрывая дыру.
- Ничего. Энтони…гм…прельстился красотой сей юной девы, дева сильно протестовала, и я внял её мольбам. Мы с Энтони малость друг друга поколотили, успокоились и мирно разошлись – он отправился на поиски иной добычи, а я решил ещё разок проявить несвойственное исчадию тьмы милосердие и привести в чувство несостоявшуюся жертву насилия.
Женщина пристально смотрела на Симфонию.
- Он её укусил?
Парень молча пожал плечами. Оборотница подошла к девушке и рывком запрокинула её голову. Даже слепой различил бы на белоснежной шее четыре алые точки.
- Всё равно некогда ждать, пока она окончательно превратится. Иногда этот процесс занимает годы. Убей её быстро и идём к остальным.
- Но, Джулия… - Женщина так посмотрела на него, что протест увял на корню, и вышла из сарая.
Голубоглазый оборотень подошёл к девушке, та, не смея даже пошевелиться, только умоляюще смотрела на него широко распахнутыми глазами.
- Не бойся, я не убью тебя, - он что-то прошептал себе под нос и слегка коснулся кончиками пальцев лба Онии.
Прикосновение было ледяным. В следующий миг мир заволокло туманом и Симфония почувствовала, как её тело перестраивается в новую форму, неуловимо меняется…
Когда туман рассеялся, она поняла, что стоит на всех четырёх конечностях и это удобно. При ближайшем рассмотрении руки оказались лапами, покрытыми серебряной шерстью.
- Я ускорил твою трансформацию. Ничего страшного теперь не случится, - на этот раз его улыбка была почти доброй. – Пойдём.
Джулия при виде Онии ничего не сказала, только кивнула головой и, превратившись в белую волчицу, медленно побежала, уводя стаю из разорённой деревни.
На околице были сложены тела. Симфония не выдержала и бросилась к ним. Антиссу с сыновьями она заметила сразу, Даэрона пришлось поискать.
Вряд ли бы она ушла от тел, если бы не подошёл голубоглазый.
- Пойдём. Им уже ничем не помочь.
Девушка, принявшая человеческое обличье, чтобы попрощаться с не самой лучшей, но всё же приютившей её семьёй, молча взяла протянутую ей руку и поднялась с земли.
Они бегом догоняли стаю.
- Меня зовут Ония, - тихо представилась девушка.
- А я – Седрик, - но этот раз он улыбнулся совершенно искренне.
Мордор Онии исключительно не понравился. Как и унылые ряды казарм, впрочем, отряд Джулии обитал в одном из крыльев замка Кэр-Хоррор, новой Цитадели Зла, Дворце Повелителей Тёмных Сил и т.д. и т.п. Свободная кровать для девушки, к счастью, нашлась, да ещё и соседняя с Седриком. Все оборотни завалились спать, Джулия умчалась куда-то с докладом, предварительно передав Симфонию на попечение Седрика, да тот и не протестовал…
…Оборотни мрачно переглядывались, то и дело обращая испепеляющие взоры на самозабвенно храпящего Дина – того самого оборотня, что, стараниями Энтони, влетел в курятник. Теперь он крепко спал, мешая сделать то же другим.
Первым, как самый нервный, не выдержал Седрик:
- Интересно, - задумчивым и зловещим шёпотом начал он, - какое наказание следует за зверское убийство нарушителя общественного спокойствия?
- Не менее зверская казнь, - это был хронически сочащийся ядом Энтони.
Седрик на минуту задумался, потом щёлкнул пальцами – вылетел пучок искр, почти тут же погасших – и стало тихо.
Абсолютно.
А потом в воздухе появилась огненная надпись:
«Я сделал комнату абсолютно недоступной для ЛЮБЫХ звуков, как внутренних, так и внешних. До утра. Спокойной ночи, да не приснится вам, как Амырг из третьего батальона танцует стриптиз. Орки ничего не смыслят в сем высоком искусстве».
Благодарственно кивнув Седрику и прощально – друг другу, оборотни улеглись и один за другим погрузились в сон.
Онии не спалось. Нет, утрата родичей была уже почти забыта, теперь, как и у любого оборотня, на первом месте стояла приютившая её стая, но какое-то странное чувство зарождалось в её душе.
«Он такой умный…и добрый. Он меня спас, хотя был вовсе не обязан. И, почему-то мне кажется, что он очень несчастный. Потому и глаза у него такие злые. А на самом деле – он хороший, просто…просто его, наверное, совсем никто не любит!»
Ей было жалко Седрика, и, чем больше она думала, тем очевиднее был ответ:
«А если…если я его полюблю?»
Несколько дней пролетели незаметно. Оборотни тренировались, готовясь в скором времени выступить на Минас-Тирит. У Симфонии с мечом не заладилось с самого начала, с клыками дело было заметно лучше, даже очень неплохо. Другое дело, что она этому совсем не радовалась – им нужно было убивать, а убийцей быть девушка не хотела.
Особенно – теперь. В считанные дни она настолько прикипела душой к Седрику, что не понимала, как раньше жила, не видя его, не слыша его издевательских реплик по отношению к каждому встречному – кроме неё. Говоря с Онией, он как будто немного оттаивал из той глыбы льда, куда сам себя добровольно вморозил, отгораживаясь от внешнего мира.
Однажды на закате Симфония возвращалась в замок с тренировки. Она шла последней, все уже были там и, скорее всего, засыпали, уставшие. Девушка и сама вымоталась, но, увидев одиноко сидящего на невысокой скале Седрика, подошла к нему и молча села рядом. Несколько минут оба молчали, наконец, оборотень нарушил тишину:
- Шла бы ты в замок, а то не выспишься, будешь на тренировке с мечом в руках засыпать. Ты с ним и так не в ладах.
- А почему сам не идёшь?
Он слегка усмехнулся чему-то неведомому.
- Я люблю одиночество. Настолько, что готов не выспаться.
- Неужели тебе не надоедает всё время быть одному? Зачем ты всех от себя отгоняешь?
В голубых глазах мелькнула ядовитая злость.
- Потому, что все на этом свете – твари. Низкие, подлые, продажные и бесчестные. И я в том числе.
Ония испуганно заморгала.
- Но ты же хороший! Ты меня спас…
- Первый мой честный поступок за шестнадцать лет существования на этой бренной земле.
Симфония чуть не плакала.
- Почему, почему ты такой! Ты же хороший, почему ты делаешь вид, что всех убить готов, даже родного отца!
В его глазах горел безумный хохот и столь же безумная злость.
- А ты думаешь, я не готов? Я пытался, но ему повезло отделаться ожогами.
На лице девушки отразился неподдельный ужас.
- За что ты так его?
- За всё хорошее! За то, что шестнадцать лет знать обо мне не знал, а теперь пытается в дочки-матери поиграть! За то, что он сидел во дворце и горя не знал, а мы с матерью и Гил ели картофельные очистки из канавы!  - лицо оборотня перекосила ярость, губы дрожали, растягиваясь в истерическую улыбку. Он был страшен, но Ония не боялась, только плакала от жалости, и, внезапно даже для самой себя, крепко обняла задыхающегося от бессильной злости Седрика.
Тот несколько секунд ничего не понимал и тупо смотрел перед собой, потом как-то резко успокоился и покрепче прижал к себе трепещущую Симфонию.
День выступления на Минас-Тирит неминуемо приближался, но перед этим оборотни устраивали что-то вроде турнира. Участвовать можно было только с двадцати лет, смотреть – всем желающим, но Онию на кровавое зрелище не тянуло, а Седрик, в силу характера, шарахался от любых сборищ, как Гэндальф от Балрога.
С утра пораньше вся честная и не очень компания, в которую влились теперь и дамы – Дейзи, Вивьен и Джана – предвкушающей толпой вывалилась из комнаты и удалилась на арену. Седрик спал, как упокоенный зомби, Симфония ворочалась с боку на бок.
Про неё говорили, что она Запечатлилась в Седрика. Что такое Запечатление, она худо-бедно прояснила – смесь любви и страсти, мгновенное очарование, длящееся от месяца до многих лет. Про себя девушка знала – это глупости. Она влюблена, влюблена навечно, первый и последний раз в жизни. Она будет надеяться на взаимность, а когда получит…
В голове Онии созрел прекрасный план. Когда закончится вся эта проклятая война, они сбегут ото всех куда-нибудь в безлюдные равнины, построят дом и будут жить. У них будет огород и всякие животные, благо, ходить по хозяйству она прекрасно умеет. А ещё у них будут дети. И Седрик, наконец, станет таким, какой он есть – хорошим и добрым, пусть немножко мрачным, но со временем пройдёт и это. Они будут счастливы, непременно счастливы…
За своими мечтами Симфония и не заметила, как проснулся её любимый. Тем временем он стоял перед зеркалом и пытался хоть как-нибудь пригладить спутанные волосы.
Девушка поднялась, неслышно подошла и сама пригладила его волосы. Седрик резко обернулся и, заметив Онию, улыбнулся. Так он редко улыбался – искренне, добро, как-то немного по-детски…
- Доброе утро, Ония.
- Доброе утро, Седрик.
Почему-то они оба больше не знали, что сказать. Так и стояли, близко друг к другу, настолько близко, чтоб слышать, как часто бьются их сердца.
Симфония смотрела ему прямо в глаза, словно загипнотизированная. Две бездонные пропасти чистого небесного цвета, обычно они казались осколками льда, но теперь… Незнакомый огонь играл в глазах оборотня, завораживая.
Тем временем Седрик слегка наклонился к ней. Девушка почувствовала его дыхание, вырывающееся меж слегка приоткрытых бледных губ…
А потом он поцеловал её. Медленно, самозабвенно поцеловал, прикрыв глаза, полностью отдаваясь настоящему моменту.
И Ония вслед за ним оторвалась от реальности как таковой. В её личной реальности существовал только он, юноша с чёрными спутанными волосами и снежно-белым лицом.
Его губы, прежде ледяные, теперь жгли сладким страстным огнём, руки скользили по её  спине…
Он потянул с её плеч платье. Она не сопротивлялась, отдаваясь настоящему, доверяясь любимому и не думая ни о чём, кроме того, что теперь она и он – вместе и навсегда.
Кровать заскрипела под двумя обнажёнными, горящими от страсти телами. Симфония терпела боль, почти наслаждаясь ей от сознания того, что они – вместе и навсегда.
Откуда-то, словно из другого измерения, раздались голоса вернувшихся с турнира оборотней. Седрик, не глядя, послал по коридору пару заклятий, попал или нет – девушка не знала, ей это было ненужно и неважно. Она почти и не заметила, как они перенеслись из комнаты в какую-то пещеру, разве что вместо кровати она оказалась на голом каменном полу, но сейчас ей был не важен даже Конец Света…
…А потом всё резко закончилось. Каменный пол жадно впитывал тепло, но встать с него не было сил. Не было сил даже открыть глаза, но она и так знала, что это Седрик осторожно обнял её и прижал к себе. Стало намного теплее.
Ония медленно приходила в себя. Её совершенно не трогало, что она лежит голышом на каменном полу, в объятиях ничуть не более одетого оборотня, и даже прекрасное осознание того, что только что сейчас было между ними не повергало её ни в малейшую степень ужаса или стыда. Они любили друг друга, они принадлежали друг другу и они будут счастливы до конца дней – эти три факта в данный момент была фундаментом мира Симфонии.
- Я люблю тебя, Седрик, - доверчиво прошептала она, теснее прижимаясь к нему. В ответ оборотень погладил её по голове.
Усталость и счастье – последнее, что почувствовала Ония, засыпая.
Ужас, кровь и чужие страдания – единственное, что запомнила Симфония из битв при Осгилиате и Минас-Тирите. Крики укушенных и умирающих звенели в ушах ещё долгое время.
Она жила, как в странном сне, где сладкие грёзы чередуются самыми чёрными кошмарами. Рядом был Седрик, готовый защитить её от всего на свете, и Ония не боялась врагов, но на сердце было тревожно от неясного предчувствия беды. Страшной, непоправимой.
За прошедшую неделю она успела застыдиться той вспышки. Симфония прекрасно понимала, что это неправильно, грешно, но надеялась, что любовь всё искупит…
…Минас-Тирит, Город Королей, пылал. Ония сидела на стене, с ужасом глядя на пожары и с не меньшим ужасом обдумывая новость.
Уже несколько дней она неважно себя чувствовала – кружилась голова, тошнило. Из уроков естественных наук, да и просто из жизни Симфония прекрасно знала, что это означает – она беременна. Ибо других причин плохого самочувствия не было – трансформация благополучно завершилась, ничего подозрительного она не ела…
Теперь надо было думать, как сообщить это Седрику. Ония только начала подбирать слова, как возлюбленный не замедлил явиться – почти бесшумно взбежал по лестнице и уселся рядом.
Симфония прижалась к нему:
- Так страшно… Почему столько зла на земле? – она не знала, с чего начать разговор, кроме абстрактной темы.
Он улыбнулся.
- Всё в нашей власти. Мы можем сделать так, чтобы зла не было. Если очень захотим.
- Нет, зло будет всегда! Это неизбежность, но пока ты со мной, мне ничто не страшно! – ответа всё не было, и Ония подняла голову, глядя оборотню в лицо. – Мы ведь всегда будем вместе, правда?
Его лицо резко застыло, она отпрянула, чувствуя, что сейчас случится страшное.
- Ония…я женат.
Слова могут убивать. Раньше Симфония в это не верила. Теперь – поняла.
- А как же… - она и сама не могла понять, что имеет в виду.
- Прости…
Она развернулась и опрометью бросилась вниз по ступеням. Боль, стыд, отчаяние, растерянность – всё слилось в её душе в единую массу горя.
Она и не заметила, как попала в ловушку. С тремя гондорскими солдатами, наступавшими на неё с мечами наголо, ей было не справиться…
Сверкнули две молнии и два противника Онии превратились в горстки пепла. Третий захрипел и упал с прокушенным горлом.
Седрик вытер окровавленные губы.
- Не уходи…пожалуйста… - он просил, искренне просил, но, впервые в жизни, Симфонию было не остановить.
- Не уходить? А что скажет твоя жена, если узнает, что от её благоверного забеременела девчонка-оборотень? Или твой гений сможет придумать выход? Я даже знаю, какой – жена у нас будет сверкать красотой на людях, а в её отсутствие мы будем тайком спать с любовницей. Удобно, приятно, интересно – как раз для нашего принца! – она пошатнулась, оборотень мгновенно подхватил её и прижал к себе.
- Ония, ты…беременна? – он взглянул ей в глаза и прочёл там лишь боль и горечь.
Симфонии было так покойно в его объятиях, секунду ей думалось остаться, быть ему хоть любовницей, хоть ковриком под дверью, лишь бы видеть его, слышать его голос, хоть изредка прижиматься к нему и чувствовать защиту…
- Да. Но тебя это больше не касается. Ты меня предал и я ухожу. Не ищи меня, будь счастлив со своей женой, – она отстранилась, но в последний момент голос сорвался, и она шёпотом прибавила: - Но помни – я всегда буду тебя любить!
Ония опрометью бросилась прочь, на ходу перевоплощаясь в волчицу, изо всех сил пытаясь не слушать окликающего её Седрика, забыть, убежать…
Конец первой части.

Часть вторая.
Не забыть. Не убежать. С глаз долой убрать легко, но любовь из сердца вырвать нельзя. Разве что вместе с сердцем.
Она бежала, шла, ползла на север, охваченная единственным желанием – убежать как можно дальше, если не успокоиться, то хоть слегка притупить боль.
Сначала было плохо только на душе, потом усталость начала брать своё, служа бальзамом, залечивающим кровоточащую, навеки изуродованную душу.
Приходилось самой охотиться, иногда воровать в селениях, но чем дальше к северу, тем меньше становилось людей. Вскоре замелькали вересковые пустоши.
Сколько Симфония бежала через них? Месяц, два, или несколько дней? Вся жизнь мелькала перед ней, пока волчьи лапы сминали невзрачные лиловые цветы на твёрдых стеблях.
От перехода через горы по узкому перевалу в памяти ничего не осталось. Она была в полубреду, не ведая, куда и зачем идёт.
Меж тем её срок близился. Ония чувствовала, как внутри неё шевелится ребёнок, которому вскоре предстояло появиться на свет – в этой дикой местности, где даже в начале мая – снег.
За горами снова оказалась пустошь, продуваемая ледяными ветрами, повсюду на ней виднелись болотца с подёрнутой тонким ледком водой.
Она была одна в этом пустынном краю. Она была обречена, и краем сознания понимала это, но другой край столь же упрямо внушал надежду.
«Дальше вверх и дальше вглубь!»
И Симфония снова отправилась в путь. Она ничего уже не понимала, только упорно шла, словно в этом была её надежда.
Раз или два ей попались следы стоянок, покинутых. Много позже, узнав о том, чьи это были стоянки, она благодарила небо, что они были пусты.
Настал момент, когда Ония больше не смогла идти. Упала на сырую, холодную землю и застыла, тяжело дыша. Незнамо зачем переменила обличье, стало много холоднее – только и всего. От платья остались жалкие клочья, ничуть не прикрывающие истощённое, измученное тело.
Она погрузилось в забытье.
Симфония очнулась и тут же поняла, что как-то переместилась из голой пустоши в тепло. Огонь потрескивал, пожирая свою добычу, а неподалёку переговаривались две женщины.
- Тресса, мы не можем её оставить. Чертомлик не нужны оборотни, к тому же…посмотри на неё, разве она сможет стать воином? Даже если роды её не убьют, в чём я сильно сомневаюсь, она погибнет в наших землях, - голос был низкий и хрипловатый, с явными командирскими нотками, но в этом разговоре женщина не приказывала, скорее – убеждала.
- Как таковая, эта девушка меня мало интересует, хотя выкинуть её на верную смерть я не дала бы и из простого милосердия. Но важно другое. Её будущий ребёнок – сильный маг. Настолько сильный, что подобных я не встречала. И я хочу обучить его, поставить великую силу на службу племени.
- Разве племени мало твоей силы? К тому же ты выбрала себе в ученицы юную Эйше…
- Сайенн, я, Эйше…мы ничто перед силой, которую таит в себе этот ребёнок! Это почти невероятно… Жаль только, что чем больше сила магии, тем несчастнее судьба существа, ею обладающего. С Эйше всё ясно, ей хватит силы на обычные обряды, она сможет вызвать дождь или прогнать холод, даже поговорить с предками. Она будет моей ученицей, и займёт после меня место шаманки. Это решено. Но будет у меня и другая ученица, та, которой я доверю много большее. Я открою ей дверь в тёмные области магии, где хранятся подвластные не всякому заклятия. Я открою ей тайны прошлого. Я сделаю её живой богиней.
Симфония слушала, не дыша. Её ребёнку готовили великую и страшную судьбу, а она не могла возразить.
Некоторое время царило молчание. Наконец, Сайенн нарушила тишину:
- Сохраним это в тайне ото всех.